В настоящее время в высшей школе республики назрели существенные перемены, связанные с формированием новых условий и тенденций в экономике, политической жизни, структуре и интересах населения. С одной стороны, они дают о себе знать в устойчивом стремлении большей части молодежи к получению университетского диплома, с другой, в потребности в новых образовательных программах как ответе на эти вызовы времени. Для того чтобы лучше понять, куда идти дальше, на мой взгляд, следует вернуться немного назад и проанализировать уже имеющиеся векторы развития и результаты движения по ним. При этом только жесткая критика недостатков и ошибок, сделанных в прошлом, позволит обеспечить действительно устойчивое развитие без шараханья от модных западных идей к квасному патриотизму.
Вносили, но недовнесли
Парадигма реформирования высшей школы Беларуси в постсоветский период состояла во внесении национального компонента при сохранении основ и подходов советского времени. Кроме того, разрыв межгосударственных связей потребовал создания национальной нормативной правовой базы и пересмотра направлений подготовки специалистов в соответствии с потребностями республики. Такая консервативная позиция сопровождалась тем не менее внимательным изучением достоинств и недостатков европейской и американской систем высшего образования. Широким было участие в международных конференциях, совещаниях. Выслушивались разные мнения, в том числе и специально приглашенных западных экспертов.
В соответствии с этой политикой уже в середине 1990-х годов под руководством бывшего министра образования профессора Виктора Гайсенка был реформирован в нынешний Республиканский институт высшей школы Институт повышения квалификации преподавателей общественных дисциплин, ранее – одно из лучших в СССР учреждений такого типа. В новом институте была создана научно-методическая структура, которая через сохраненную систему повышения квалификации доводила новинки до руководителей, специалистов и преподавателей вузов.
Формально начало реформ было положено принятием Закона об образовании, в котором высшей школе отводилось заметное место. Инновационная составляющая этого Закона в части высшей школы состояла в осторожном упоминании об академических свободах и вузовской автономии, введением двух ступеней и новой классификации вузов, которая включала в себя классические и профильные университеты, академии, институты и высшие колледжи. К сожалению, инновационные идеи не получили в дальнейшем должного развития или оказались малозначимыми.
В частности, академические свободы никаким образом в дальнейшем не исследовались и ничем не были обеспечены, оставшись на уровне советских времен. В том числе свобода педагогической деятельности быстро была отрегулирована образовательными стандартами. Вузовская автономия вообще оказалась непонятной категорией в условиях жесткой, возможно, оправданной в некоторых случаях, бюджетной дисциплины, назначаемости ректоров и фактического назначения советов вузов назначенными ректорами, многие из которых и не подозревают, что в мировой практике такие советы действуют не при руководителях вузов, а являются высшими органами самоуправления университетов.
Две ступени и смена вывесок
Не лучшая судьба постигла и идеи двухступенчатой системы, которые много лет не были толком идентифицированы, если не считать весьма странного Положения о многоступенчатой системе, в котором предлагалось на каждой ступени ввести еще и подступени. Так, на первой ступени сверх обычной программы, ведущей к получению диплома о высшем образовании, предполагался бакалавриат, который требовал освоения дополнительной 300-часовой программы, чего нельзя было найти нигде в мире. На второй ступени появлялся диплом специалиста, а у тех, кто отваживался поучиться подольше, — диплом магистра. Подступень специалиста осталась практически не востребованной, бакалавриат и магистратура как-то прижились лишь в системе педагогического образования, поскольку стараниями, по-видимому, ректора Педуниверситета профессора Леонида Тихонова в школах обладатели таких званий получили некоторые преференции. Много лет после этого приходилось дезавуировать эти степени в глазах зарубежных партнеров, доказывая, что нет у нас никаких ступеней, что диплом о высшем образовании – это и есть диплом специалиста, а остальное – эксперименты, на которые не надо обращать внимания. В результате удавалось во многих странах по-прежнему признавать наш диплом как магистерский.
По поводу появления пяти разных типов вузов (а позже к ним прибавились еще национальные и ведущие) скажу лишь, что смена вывесок привела в основном к расходам на смену вывесок и никаким мировым традициям не соответствовала. Один пример: Массачусетский технологический институт является одним из ведущих университетов мира, но вывеску менять не собирается. А уникальный эксперимент с высшими колледжами у меня всегда вызывал содрогание при одном упоминании о них.
В последующем в РИВШ был разработан целый пакет нормативных документов, концепций и программ реформирования, которые были приняты на правительственном уровне. Среди них Концепция реформирования высшей школы, ставшая основой для всех дальнейших действий, Положение о высшей школе, Концепция централизованного тестирования, позволившая уже после частичного внедрения при личном пристальном внимании к ней министра образования Александра Радькова практически уничтожить коррупцию на вступительных экзаменах.
Каков срок?
Интересна судьба Программы перехода на дифференцированные сроки обучения, принятой более 10 лет назад и не выполненной до сих пор, но получившей в этом году «новую жизнь» с несколько иными, правда, акцентами благодаря приказу министерства № 389. «Старая» программа была направлена на реальный постепенный переход к двухступенчатой системе в виде, полностью соответствующем рекомендациям Болонского процесса. Следующим этапом после ее выполнения предполагалось осмысление действительной сложности и насыщенности каждого учебного плана, выделение профессионального компонента и формирование основной части высшего образования первой ступени. Выпускать недоучек при этом никто не намеревался. После этого планировалось сформировать содержание образования второй ступени, в большей мере ориентированное на будущую научную и педагогическую (в вузах и средних специальных заведениях) деятельность. Концепция перехода на такую систему тоже была разработана, но не пошла, поскольку интерес к Болонскому процессу, ради которого все и затевалось, как-то угас. Новая жизнь концепции по приказу № 389 такой направленности не имеет, о чем можно судить по странному среднему 4,5-летнему сроку обучения для большинства специальностей, который к тому же создает серьезные проблемы для магистратуры, ведь потенциальные магистры должны будут где-то работать полгода до поступления. Интересно, кому они в этот период на производстве нужны? Такое сокращение сроков оставляет наши программы обучения тяжеловесными, что не отвечает болонским принципам, с одной стороны, и никак не способствует повышению качества образования — с другой. Правда, деньги на образование при этом экономятся, ведь магистров, которых Минтруда в течение почти 20 лет их существования так и не вспомнило, будет совсем мало, да и для тех нет специальной ниши на рынке выпускников.
Не менее интересна судьба и Закона о высшем образовании, который ходил по инстанциям около 10 лет, а когда был принят, то уже заметно устарел, а «редакторские правки» уничтожили его современную основу – уже упоминавшиеся выше вузовскую автономию и академические свободы. Кому эти термины, принятые во всем мире, так стоят поперек горла? Тем более что они на законодательном уровне только декларировались, а реализоваться должны были на университетском уровне. Единственное объяснение состоит в том, что у нас сейчас главным оказалось удовлетворение нужд государства. Но ведь это было в советский период, когда все работали «за того парня», а люди были для государства и во имя государства, которым по конституции руководила КПСС. Как же сегодня можно забыть, что любая структура национального уровня работает на удовлетворение потребностей населения? А иначе на кого?
Из многих других существенных, но не очень заметных для широкой публики мероприятий упомяну упорядочение структуры специальностей и создание Классификатора специальностей и квалификаций, введение стандартов высшего образования, введение 10-балльной шкалы оценок. Результаты этих акций, даже по прошествии времени, оценить все еще сложно. Критики здесь много и не всегда обоснованной. Заключительным аккордом стало принятие Кодекса об образовании, который, при всех его недостатках, стал основой для дальнейшего движения вперед.
Стабильность содержания
В этот период делалось немало и для интеграции белорусской высшей школы в мировое образовательное пространство, в частности, в Болонский процесс, к вступлению в который мы были весьма близки лет 10 назад. Наиболее важными достижениями в этом направлении было наше присоединение к Лиссабонской конвенции (полное название – Конвенция о признании квалификаций, относящихся к высшей школе в Европейском регионе), создание в РИВШ национальной структуры по признанию документов об образовании и ее включение в европейскую сеть аналогичных национальных центров ENIC/NARIC, заключение десятков договоров о сотрудничестве в области высшего образования со странами всех регионов мира, в первую очередь, в рамках СНГ и ЕврАзЭС. Но в «Болонский клуб» нас не приняли. Вероятно, здесь проявилась европейская политика покусывания нынешнего руководства страны, но аргументы мы дали сами, слишком часто игнорируя то, что иногда называют европейскими ценностями, вокруг которых формируется некий консенсус, которого мы почему-то избегаем.
Казалось бы, реформами было затронуто практически все в высшей школе. Однако кое-что мы совсем не делали, хотя говорили об этом постоянно. Я имею в виду содержание образования. Хотя, может быть, его и менять не надо? Ну, введем курсы по нанотехнологиям, ну, скорректируем в очередной раз гуманитарный блок. Ну, еще чего-нибудь по мелочам. Но ведь ситуация в экономике кардинально изменилась и изменила требования рынка труда, который стал за последние пару десятилетий вдесятеро более динамичным. Да, можно вводить все новые специальности и специализации, разницу между некоторыми только под микроскопом заметить можно, но как долго это будет продолжаться? Может быть, пора уже подумать, что нужно иметь в перспективе? А заодно посмотреть повнимательнее, что сделали те, кто, в некотором смысле, впереди нас?
Этот далеко не полный анализ наших реформ показывает, что система все это время действительно развивалась, причем во многом инновационно. Однако сделано было далеко не все необходимое, в том числе реалии нынешнего супермассового белорусского высшего образования и тенденции в образовании за рубежом практически не учтены. Что ж, будем считать это болезнью роста молодого государства, в котором пока довлеет весьма консервативная парадигма развития.
Сергей ВЕТОХИН, Агентство политической экспертизы BISS
